Единение на уровне Духа
Любовь к Родине
Выражение «Любовь к Родине» известно всем и каждому до такой степени, что мы практически не задумываемся, что за этим выражением имеем в виду на самом деле.
А ведь если вдуматься, то в большинстве случаев мы подразумеваем под этим не готовность отдать за нее свою жизнь или хотя бы готовность всю свою жизнь трудиться в поте лица ради ее блага, а нечто совершенно противоположное. Мы подразумеваем под этим в первую очередь наличие на нее собственных прав, лишь безусловное признание которых может вызвать ответную готовность положить жизнь или трудиться в поте лица.
То есть фактически по отношению к Родине мы ведем себя точно так же, как и по отношению к своей половине в семье. Сначала наши права собственности на нее, а затем в ответ наша готовность для нее что-то делать.
Дальше, опять таки как в семье, начинаются нюансы. Типа такого: «Родину-то я люблю всей душой. Но вот сегодняшняя ситуация на ней мне противна настолько, что я лучше буду любить ее откуда-нибудь издалека. Скажем, из Лондона или Майами. Там вдали от всей мерзости сегодняшней действительности моей Родины, мне будет делать это легче и приятнее». Это примерно то же самое, как любить абстрактно жену, но ненавидеть ее располневшее тело, а посему предпочитать продолжать ее любить издалека, из спальни молодой и стройной любовницы. Утрирую? Едва ли.
Но и это еще не все нюансы. Я не случайно выше заговорил о том, что во главе угла мы ставим свои права собственности, которые каждый понимает по-своему.
Одни считают, что Родина принадлежит им по праву «крови». Ведь это его потомки создали величие Родины, это его потомки защитили ее и ее богатства в несметном количестве войн. А посему наследники по крови владеют этим по праву. А по праву ли, если эти самые наследники, кроме того, что кичатся своей родословной не сделали для Родины ничего? Да и вопрос этой самой «крови» настолько запутан, что любая попытка выяснить кто из ныне живущих «более русский» привела бы к такому пролитию крови, что лучше и не начинать.
Другие, считающие себя более широких взглядов, утверждают, что «кровь» это ничто. Значение имеет место рождения или даже местопроживания, если человек внутренне ощущает себя здесь дома, а не в гостях. И ведь у такой точки зрения есть ничуть не меньше оснований для того, чтобы считаться справедливой. За нашу длинную историю в ней столь заметный след оставили потомки чуть ли не всех европейских и азиатских Родов, что вряд ли у них имеется меньше прав считать нашу страну своей. Потомок шотландцев Лермонтов, грузин Багратион, выходец из Африки Пушкин и многие, многие другие. Так может быть и вправду «почва» имеет большее значение, нежели «кровь»?
Еще веселее другое. Как только речь заходит о том, что любовь к Родине опосредствуется тем, что на ней происходит, как тут же «почвенники» и «кровники» перемешиваются между собой в несколько совершенно иных «лагеря». «Монархисты» против «коммунистов», а они вместе против «демократов». Родину любит каждый из них, вот только образы «любимой» не совпадают настолько, что в попытке доказать правильность именно своего образа, не будь сдерживающих факторов в лице ненавидимого всеми сразу и в равной степени государства, давно бы глотки друг другу перегрызли.
Получается, что любовь к Родине это нечто эфемерное или условное? И да, и нет.
Да, потому что для многих, это понятие действительно не отделимо от любимых тараканов в собственной голове. В результате они способны любить Родину только в том случае, если она будет соответствовать их идеальному о ней образу.
Нет, потому что все вышесказанное для многих иных вообще не имеет большого значения. Потому что ни «кровь», ни «почва», ни даже «Идея» для этих людей не имеют к понятию «любовь к Родине» никакого отношения. И это не жертвенность по отношению к ней, это не предъявление на нее каких-либо прав собственности. Это просто единение с ней на уровне Духа. Это внутренняя способность ощущать себя полностью сопричастным к ней во все времена и во всех ее состояниях. Это способность слышать ее, умение радоваться вместе с ней и грустить. Как и встречное умение делиться с ней своими образами и мечтами.
Россия это единый живой организм, имеющий как и любой иной организм свой характер, свою энергетику, свои устремления. Тот факт, что пространство, обладающее от 40-ка до 60-ти процентов всех мировых ресурсов никогда в истории не было никем завоевано, говорит о многом. И способность воспринимать эту энергетику, сливаться с ней совершенно не зависят ни от «крови», ни от места рождения людей. Есть люди, способные слышать зов России через десятки тысяч километров. И среди них не только потомки тех, кто несколько поколений назад уехал. Как есть и люди, на сто процентов по «крови» или «почве» свои, но которым здесь чем дальше, тем больше не просто не уютно, а панически страшно находиться. Ни для кого любовь к родине не может быть «браком по расчету». А «судьба найдет и на печке», если слышать ее голос. Дух не обмануть.
http://chipstone.livejournal.com/
Духовное развитие России
"Русь приняла христианство значительно позже Западной Европы. В силу этого «отставания» духовные процессы на Западе и в России шли по-разному и как бы в противоположных направлениях. Пока в Европе назревал кризис христианского сознания, на Руси шло стремительное становление такого сознания; в то время как в Европе духовные ценности вытеснялись из области идеалов ценностями прагматическими, «заботами века сего», в культуре Руси происходило обратное: земные блага, отнюдь не отвергаясь, осмыслялись как ценность относительная, высшим же благом признавалась праведность. В культуре Европы нарастал трагизм — древнерусская же культура, вовсе не уклоняясь от изображения трагического и мрачного в жизни, в целом была светлой и полной радости жизни — вспомним несравненную красоту православных храмов, их яркое, праздничное убранство, сияние мира и гармонии, исходящее от «Святой Троицы» Андрея Рублева и других творений русской иконописи, жизнеутверждающую мудрость первого произведения русской христианской литературы — «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона, могучую поэзию «Слова о полку Игореве». Это была высоко человечная культура, потому что основой ее была вера в человека как образ и подобие Бога, в Божью правду, в Божью любовь к человеку, пусть падшему, но все равно высшему творению Создателя, и надежда на Божье милосердие. Мрак падшего мира не ослеплял древнерусскую литературу, не толкал ее к трагизму или яростному обличительству: «нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви» — пушкинские слова вполне применимы к характеру и пафосу этой литературы, которая поистине призывала «милость к падшим». Но настал момент, когда была предпринята попытка, кое в чем удавшаяся, радикально изменить весь строй этой культуры, переломить хребет «старой» Святой Руси с ее духовными традициями — «революция Петра» (определение Пушкина). Культура Руси с ее православными идеалами была расценена как нечто отсталое, не способствующее материальному прогрессу, не соответствующее стандартам европейской цивилизации, где ведущую роль играли уже не «невидимые идеалы», а интересы земного устроения. Петр несомненно хотел России добра, всего себя положил на то, чтобы страна стала сильной, богатой, современной державой, способной противостоять многочисленным недругам, быстро развиваться и крепнуть. Но он не видел к этой цели иного пути, как — переделать нацию по чужому образцу, перестроить не только ее жизнь, нравы, но и саму душу народа, не считаясь с привычным и глубоко народным убеждением, что на первом месте в жизни должно быть духовное, а не материальное. Он не понимал (да и сейчас это мало кто понимает), что культура нации — это не роскошь, не внешнее украшение ее материального бытия, а условие полноценного существования державы, в том числе и материального. И в этом была нешуточная угроза судьбам России. Но семь веков после Крещения не могли уйти одним махом в небытие — даже «по манию царя», и даже такого, как Петр Великий. Христианская, православная «закваска» исторически очень скоро дала себя знать — и притом в той новой, уже чисто светской культуре, что родилась в петровской России. Возникшая в XIX веке новая русская литература со временем поразила весь мир новой художественностью, новой правдой, новой духовностью, сочетающей «реализм» с «идеализмом», — и предъявила Европе христианский идеал в качестве «хорошо забытого» Европой «старого». Новой русской культуре принадлежит неоценимая заслуга в том, что Россия осталась Россией, не изменила своим православным идеалам — и именно благодаря этому стала мировой державой. Устремленность к этим идеалам, которая по-разному и порой противоречиво, но неизменно сказывается в русской литературе, будь то Лермонтов или Гоголь, Гончаров, Островский, Достоевский и другие, — эта глубоко народная черта и есть, собственно, основа загадочной «русской духовности», которая побудила Томаса Манна назвать русскую классику XIX века «святой литературой». Употребив это слово, немецкий писатель оказался точен: ведь русская классика унаследовала — в новых условиях и новых формах — духовность культуры Святой Руси."
Непомнящий В.С.