В нашей жизни гораздо больше типического, чем мы все предполагаем,
хоть это как-то и обижает нас. Как говорил Гурджиев: "Мы все, ребята,
действительно разные, но совсем в другом месте". Совсем в другом. И
найти в себе место истинной уникальности, с одной стороны, невероятно
трудно, а с другой стороны - а надо ли? Смею вас уверить, что, обнаружив
свою уникальность, вы особой радости не испытаете, потому что как только
вы обнаружите свою уникальность, вы увеличите чувство своего
одиночества. Потому что в этом месте, где ваша уникальность, вы действи-
тельно один. Вы будете всю жизнь искать еще одного такого! С такой же
уникальностью. Потому что нет большего наказания для человека, чем
изоляция. А изоляция- это ведь не обязательно физическая, она может быть
и психологической, и познавательной. Представляете ученых, у них такие
бывают ситуации, вот его могут понять только три человека в мире. Один
живет в Новой Зеландии, один в России, третий в США, а он где-нибудь в
Кембридже. Только они четверо могут друг друга понять в этом мире, и
больше никто.Представляете, какую ценность для них имеют их контакты?
Так же, как, скажем, люди на работе, как мы говорим, люди, профессио-
нально живущие в мире духовного сообщества и делающие эту работу профес-
сионально. Когда мы встречаемся, вы не представляете, какое это счастье!
Все равно, к каким традициям принадлежим. Просто можно пообщаться с че-
ловеком, нас же мало. Так что вы подумайте, прежде чем открывать свою
уникальность: а стоит ли самому узнавать про свою собственную
уникальность? Но это еще все равно не дает гарантии, что вам кто-нибудь
об этом не сообщит. Нечаянно или специально. Мы же все время в
двойственности: когда мы, с одной стороны, хотим выявить свою
уникальность, обнаружить свою неповторимость, а с другой стороны- не дай
Бог! И даже выявить свой социально-психологический мир, каков он
реально, а вдруг реально никого из этого мира не окажется? Не зря же
говорят, что ничто человек так не хочет знать, как самого себя, и ничто
человек так не боится узнать, как самого себя. Это инстинктивная защита.
Знать самого себя, обнаруживать свою уникальность - значит увеличивать
чувство одиночества.
- Чем обусловлена эта защита?
И.Н.- Самосохранением.
- Так чем она обнаруживается?
И.Н.- Социумом. Человек сделан из людей. Одинокие потомства не
оставляли, как правило.
- Без социальной целостности можно покинуть свой социально-пси-
хологический мир?
И.Н.- Покинуть можно только то, что имеешь. Если вы не знаете свое-
го социально-психологического мира, то как покинете? Если нет денег, то
очень легко говорить, что они не нужны, но если они у тебя есть, это уже
немножко другая ситуация. Что значит: у меня есть мой мир? Это значит, я
не бессознательно в нем пребываю, а осознал, откуда я. Где мои корни,
почва, воздух.
- А как сделать это осознание?
И.Н.- С одной стороны, самый прямой путь - это путешествие по
разным социально-психологическим мирам, там постепенно узнаешь, откуда
ты сам. А с другой стороны, по мере накопления знаний, можно путем
саморефлексии сделать это, но для такого способа требуется большое
мужество, потому что ты можешь оказаться совсем не оттуда, откуда
хотелось бы быть. Ситуация все та же. Человек хочет знать правду о себе
и одновременно не хочет знать правду о себе. Иначе все психологи были бы
гениальными психологами, однако гениальных психологов единицы в истории
психологической науки. Потому что нужно беззаветное мужество, чтобы в
психологии стремиться к истине. Ибо, что-то узнавая о людях, ты тут же
это же узнаешь о себе.
- Значит, в человеке что-то хочет узнать и что-то не хочет. Это же
не одно и то же - то, что хочет и не хочет?
И.Н.- Знаете, есть старинное выражение: "То, что в нас ищет, и есть
то, что мы ищем". Это томление духа. У меня есть замечательный друг. Он
время от времени исчезает, а потом приходит и говорит: "Ну вот я тут за
это время два раза решил - все, никакой духовности... вообще надо делом
заниматься, деньги зарабатывать, нормально жить, как люди живут, но, -
говорит, - вот какое-то томление духа, вот опять я к тебе пришел,
понимаешь!" Он замечательный человек в том, что он видит это. Он видит и
то, и другое: и то, что в нем не хочет, и то, что в нем хочет. Он не
прячется от этой борьбы в себе самом и не списывает ее на внешние
обстоятельства. Он уже видит, что это внутри него самого. И это очень
важно.
- Что хочет и что не хочет?
И.Н.- Что хочет взрослеть? Что хочет быть вечным ребенком? Почему
мы так тоскуем о своем детстве? Потому что все бесплатно. Вся любовь -
бесплатно. Нам все давали, а мы ни за что не отвечали. А теперь
представьте себе, что вы вылупились из этого, остались один на один с
миром. Книжка как называется? "Наедине с миром". Это же за все отвечать
надо. И никакого "мы". У меня трое знакомых, которые это проделали.
Стоим мы однажды на балконе с таким знакомым, курим. Говорим: "Вот мы с
тобой по двадцать с лишним лет учились, работали, добились, чего хотели,
и к чему мы пришли?" Мы почти одновременно произносим одну и ту же
фразу, одними и теми же словами: "Странное это занятие - жизнь". Вот к
чему мы пришли. И это действительно гораздо тяжелее, чем то, что было.
Пока идешь, все понятно - вон цель, вот я, вот дорога. Я иду. А вот
когда доходишь, когда цели реализованы, когда никакой другой цели
придумать невозможно, потому что, чтобы придумать цель, надо иметь
определенную долю иллюзии, тогда остается это странное занятие - жить.
Последним напутственным словом моего Мастера было: "Жить надо!"- и это
самое сложное. Потому что автоматически ничего не срабатывает, кроме
биологических потребностей тела. И то их в принципе можно подавить.
Когда знаешь, что в любой момент можно включить программу на
саморазрушение, и так, совершенно естественно, умрешь. Естественно для
всех, кроме себя. И это в твоей власти. И это очень хорошо стимулирует.
Но это другая жизнь. Никогда не ленюсь объяснять: это не лучше и не
хуже, не выше и не ниже, это другой способ быть в мире. Это быть в мире
одному. Не в смысле без людей в скиту, в пещере, а в смысле один на
один. Я все три раза совершил этот процесс рождения. Все, что было в
теории, осуществил на практике. И знаете, те, кто давно со мной
общается, стали замечать, что я постепенно отказывался от агитации за
эту жизнь; пока я шел, вся информация подавалась с оттенком агитации, а
теперь перехожу к оттенку предупреждения. А стоит ли, ребята? Подумайте.
Когда закончил путь, у меня во всех моих интонациях больше
предупреждения, хотя я сам ни о чем не жалею. Но только сейчас, когда
прошли эти годы, я начинаю видеть то, что видно после того, как путь
кончается. Я говорю с позиции окончившего путь. И с этого места все
приобретает совсем иной вид. Я знаю много людей, которые делают все,
чтобы не дойти. Все откладывают в следующую жизнь, в следующее воп-
лощение, или подсознательно нарушают что-нибудь, чтобы не дойти, потому
что это ведь заслуга не моя, что я дошел, это просто стечение внутренних
и внешних обстоятельств, что у меня была такая устремленность, что
исследовательский рефлекс у меня доминирует над ориентировочным. Это я
такой родился, мозги у меня так в этом месте. Но я дошел. И, наверное,
поэтому я говорю теперь совсем по-другому.
- У кого была радость, когда распяли Христа по воле Отца его?
- У иудейского народа?
И.Н.- У Отца его был праздник, что его сын сумел. Вы помните, как
он молился: "Да минет меня чаша сия, но пусть будет так, как ты хочешь,
а не так, как я хочу!" При чем тут иудейский народ? Господа верующие,
Бог этого хотел! Бог-Отец! И сын ушел это принять и выполнить. У Отца
был праздник, и он до сих пор продолжается. Вы в Софийский собор зайдите
и посмотрите на первоначальные росписи, там, где они расчищены. И
посмотрите, как постепенно из праздника сделали тоску, печаль, стра-
дание. Помните, почему князь Владимир выбрал православие? Как самое ве-
селое, самое красивое, потому что праздник!
У кого был праздник, когда Будда покинул свое тело? У Ананды и всех
учеников Будды, потому что в последние дни самый верный наконец
просветлел. И у Будды так же, потому что наконец-то мог уйти.
Но если смерть может быть праздником, то что говорить о жизни? Не
есть ли самая большая патология нашей повседневной жизни эта
псевдоповседневность, лишившая нас самого главного, ради чего мы на свет
появились: радости быть? Кому мы это оставили? Кто у нас это забрал?
"Cogito, ergo sum". Мыслю, следовательно, могу не существовать, вообще-
то надо так говорить. Кто забрал мои переживания? Кто забрал жизненный
тонус? Кто забрал радость быть? Аноним под названием "наша цивилизация".
Аноним под названием "обстоятельства". Ну, так если аноним забрал, поче-
му бы нам не забрать это назад? Хозяина-то все равно нет. Ни советская
власть, ни какая-нибудь другая власть, ни нищета, ни богатство, ни
знания, ни отсутствие их - ничто и никто не может помешать человеку
Быть. И радоваться этой жизни. Это не означает, что у вас все будет
прекрасно, это не означает, что вы не будете страдать, мучиться,
печалиться, - будете. Но это означает, что все это здание под названием
"жизнь" будет иметь фундамент под названием "радость бытия". А так ведь
фундамента нет. Иногда спрашивают: "Что такое жизнь?" Опыт диалога?
Другие шутят: "Способ существования белка в дерьме". Нестационарная, от-
крытая, саморазвивающаяся система.
Замечательное поколение психологов, философов, прошедших ужасы
двадцатого века: Фромм, Франкл, Маслоу, которые сказали еще раз
человечеству известную, но великолепную сентенцию: "Смысл жизни - в
жизни". В ней самой есть смысл. Она самая есть смысл свой. Слово о
Слове, обращенное к Слову. И если это утеряно, тогда никаких других
смыслов нет. Тогда жизнь - это драка. Побоище. За урожай, за место под
солнцем, за карьеру, за власть, за знание.
Полный текст книги Игоря Калинаускаса "Жить надо" по ссылке: