Итакъ, война имеетъ духовное значеніе. И притомъ всякая война, хотя и не всякая война имеетъ духовное оправданіе.
Духовное значеніе имеетъ всякая война, ибо всякая война есть потрясеніе, испытаніе и судъ для всей жизни народа, который въ ней участвуетъ; а следовательно и для ея духовныхъ силъ. Однако, если всякая война есть потрясеніе, испытаніе и судъ для жизни народа, то не всякая война есть правая для того народа, который въ ней участвуетъ. Воюя, народъ можетъ быть правъ и не правъ; и война его будетъ иметь духовное оправданіе лишь въ томъ случае, если онъ правъ, воюя.
Духовная оправданность войны определяется теми мотивами, которые побудили народъ открыть военныя действія, и теми целями, которыя онъ, воюя, имеетъ въ виду и осуществляетъ. Скажи мне, ради чего ты началъ войну и ведешь ее, и я скажу тебе, правъ ты или не правъ. Эти мотивы и цели бываютъ обыкновенно ясны и до начала военныхъ действій, и во всякомъ случае выясняются быстро и отчетливо. Между темъ духовное значеніе войны определяется творческой деятельностью народа во время войны и по окончаніи ея. Оно определяется темъ откликомъ, темъ движеніемъ въ народе, которое вызывается войною; темъ духовнымъ подъемомъ, который слагается въ народе во время войны и после нея. Скажи мне, чтó вызвала война въ твоей душе; скажи мне, какъ ты воевалъ, и что извлекъ ты изъ трудовъ и страданій войны, и я скажу тебе о томъ, каково было ея духовное значеніе въ твоей жизни.
Понятно, что духовное значеніе и духовное оправданіе могутъ находиться въ самомъ различномъ соотношеніи. Такъ, народъ можетъ быть правъ, вступая въ войну, если, напримеръ, на него совершаютъ, по-видимому, ничемъ съ его стороны не вызванное нападеніе; но испытанія своего онъ можетъ въ ней не выдержать, обнаруживая духовное оскуденіе или неспособность возстать на защиту своего духовнаго достоянія; или же превращая войну въ мародерство и самъ впадая въ озвереніе; или, наконецъ, обнаруживая неспособность творчески справиться съ военнымъ потрясеніемъ, его уроками и последствіями. Напротивъ, народъ можетъ быть не правъ по темъ мотивамъ и целямъ, которые привели его къ войне; но зато обнаружить въ войне огромную любовь къ родине, истинное самопожертвованіе, или же способность творчески справиться съ военнымъ потрясеніемъ, его уроками и последствіями.
Понятно также, что каждая война требуетъ особаго разсмотренія съ этихъ двухъ точекъ зренія и что притомъ положеніе каждаго народа должно быть разсмотрено особо. Въ качестве общаго закона здесь можно установить лишь то, что духовно живой, духовно сильный и творческій народъ растетъ и возрождается и после техъ войнъ, въ которыхъ онъ потерпелъ ратную неудачу: такъ было съ Россіей после крымской и японской войнъ, съ Германіей после наполеоновскихъ войнъ. И въ качестве общаго правила можно установить, что каждому народу следуетъ желать, чтобы война имела для него максимальное духовное значеніе, т. е. чтобы она вызвала расцветъ его лучшихъ духовныхъ силъ, отъ которыхъ питаются и должны питаться все последующія поколенія и другіе народы.
И еще одно несомненно: какова бы ни была война и каковы бы ни были ея духовныя последствія, ей всегда гарантированъ известный минимумъ духовнаго значенія. Отъ насъ зависитъ превратить этотъ дающійся намъ минимумъ — въ максимумъ. И для этого намъ надлежитъ помнить ежечасно: мы еще творимъ эту войну, и въ этомъ творчестве ни одно усиліе, ни одинъ порывъ, ни одно живое искреннее слово не пропадаетъ даромъ. И если передъ нами сейчасъ встаетъ вопросъ, справимся ли мы духовно съ этою войною, то попытаемся прежде всего отдать себе отчетъ въ томъ, что такое война какъ явленіе народной жизни; какія цели и какіе мотивы могутъ сделать войну духовно оправданной, и наконецъ, каково наше положеніе въ настоящей войне. И тогда только мы найдемъ путь къ осознанію встающихъ передъ нами духовно творческихъ заданій. Въ осознаніи ихъ залогъ нашей духовной победы.
Мы установили духовный смыслъ войны, какъ испытанія и суда надъ жизнью людей и народовъ. Война учитъ насъ жить, любя нечто высшее, такое, за что стоило бы и умереть; любить его больше, чемъ себя, и доброю волею становиться на его защиту. Но все ли заслуживаетъ такой любви и такой защиты? И, если не все, то что же именно? И противъ чего воздвигаетъ угрозу война, подобная той, которую мы теперь переживаемъ?
Въ жизни народа, какъ и въ жизни отдельныхъ людей, бываютъ эпохи, когда онъ видитъ себя лицомъ къ лицу съ некоей внешней силой. Эта сила, развиваясь по своимъ внутреннимъ законамъ, осуществляя свою природу, властно решаетъ вопросъ о бытіи и жизни народа; решаетъ, какъ сильный о слабомъ, творя свою силу и не спрашивая слабаго объ его согласіи; решаетъ отъ себя и помимо него: быть ему или не быть? Такую эпоху народъ переживаетъ каждый разъ, какъ передъ нимъ реально (т. е. не только въ отвлеченной возможности) встаетъ практическій (т. е. призывающій не къ размышленію только, а къ действію) вопросъ: будетъ ли онъ и впредь существовать, какъ духовно живой и духовно творящій народъ, или же передъ нимъ начало разложенія, пассивности и гибели?
Такую эпоху народъ переживаетъ не только въ войне. Кроме войны, наряду съ нею, есть еще целый рядъ событій и обстоятельствъ, которыя ставятъ народъ передъ темъ же вопросомъ о жизни и смерти, о расцвете его духовныхъ силъ или начинающемся угасаніи ихъ. Въ такую эпоху народъ вступаетъ каждый разъ, какъ слагаются условія, угрожающія общему народному духовному достоянію.
Дальше по ссылке: