Григорий Вдовин "Заеzжий корреспондент" [2]
продолжение, начало здесь [3]
8. Дима проветрился
Водитель Дима стоит за стеной совершенно протрезвевший, вздрагивая от каждого взрыва, и тихо говорит, практически сам с собой: поехали, пожалуйста. Пишем интервью ждущих на стульях отъезда на микроавтобусах волонтеров. Вещи рассказывают страшные. Азовцы, заходя в больницу - сразу сказали - вы для нас скот, если будете мешать - убьем. Делайте что хотите. Все. Люди спустились в подвал.
Из врачей осталась только семья Щепетильник - отец, мать и сын, все трое - врачи. Помогали, как могли. Далее - дословная расшифровка женщины в розовой куртке (говорит очень эмоционально, срываясь на плачь): «пусть вы прокляты будете, ВСУ, которые нас якобы защищали, вы стреляли в нас, сидели на 4-м этаже, говорите, что вы нас защищаете, вы стреляли в нас, пусть вы прокляты будете, Зеленский, если бы ты знал, как они тебя обсирали (это уже в сюжет не вошло). И далее, она же: вот, на старости лет (показывает культю ноги), дядя Зеленский, и пусть ваши дети в ответе за это за все».
Все - абсолютно все - рассказывают, что приход наших войск - был как глоток свежего воздуха. Добрые и отзывчивые - пришли помогать. Первым делом - дали воды, многие - не пили вдоволь и нормального качества воды - с самого начала событий. Кто желает порассуждать об ответственности за все происходящее - знайте, пожалуйста, что в полностью разрушенном городе - наши, русские войска - встречают как освободителей. Украинцы - вели себя как оккупанты, и даже хуже.
Я объясню. Обычные оккупанты - не ненавидят захваченные территории и людей. Они им, как правило, безразличны, и задачи, которые они решают - лежат никак не в эмоциональной плоскости. Эти же - ненавидят все русское, и в первую очередь русских людей и русскую землю, которой, безусловно, является истерзанный и уничтожаемый именно ими и именно поэтому Мариуполь. Донбасс будет украинским - или безлюдным. Ведь были эти слова, мы их помним. И не дай Бог им сюда вернуться - для воплощения своего черного и пещерного украинства (против которого в здоровом и не радикальном ключе лично я ничего против не имею).
Мариуполь сейчас - город неожиданных встреч. Уже уезжая, встречаем депутата Саблина (Шпагина, как его называют в шутку чеченцы, показывая жестами фехтование). Он сам - родился и вырос здесь, сейчас отвечает за межпарламентские контакты с ДНР. И привозит и привозит сюда тонны - еды, воды, лекарств, лучший друг директора школы номер 5, и всех, кто имеет отношение к гуманитарной помощи и ее распределению. Записываем интервью, говорит он много, но я спрашиваю главное - что интересует лично меня. Как город будет входить в зиму. Ответ получился интересный - в зиму однозначно город будет входить с отоплением, водоснабжением, электричеством, газом, канализацией и прочими благами цивилизации. Я хочу в это верить, очень. Но возможно ли это? Сейчас - отвечает - мы делаем за два дня то, на что обычно уходит два месяца. Время - невероятно сжалось.
Мы прощаемся, едем на выезд из города - по его широким и пустым проспектам, уворачиваясь от лохмотьев свисающих и валяющихся проводов. Я вспоминаю, что мы так и не отдали ни воду, ни хлеб, ни шоколад. Проезжая перекрестки - встречаем людей с детьми. Чем дальше - тем больше. Даем им шоколадки - они радуются. Родителям предлагаем хлеб - они радуются тоже. Малыш на трехколёсном велосипеде от избытка чувств предлагает мне свою змейку из треугольничков.
На Олимпийской улице, за которой уже поля - видим женщину, стоящую у калитки дома, разрушенного полностью - ситуация распространенная, значит, что люди живут или в летней кухне, или каком-то сарае. Останавливаемся и предлагаем хлеб. Женщина, хромая, начинает идти к нам, и я понимаю, что мы сделали все правильно - с такими ногами ни за какой гуманитаркой она не доковыляет. Она начинает плакать и обнимать оператора, который сидит на пассажирском сиденье. Просит воды - мы даем ей и воды тоже, конечно же. «Когда это все кончится, милые, родные, когда, скажите?»
9. Неизвестный с веником
Она держится за руку оператора и не хочет его отпускать - в нас она, наверное, увидела островок какой-то нормальности, который ей напомнил прошлое, когда вся система координат еще не была нарушена. Что я могу ответить? Скоро. Скоро все кончится. Женщина, утирая слезы, задает какие-то следующие вопросы - про документы, про выезд, про связь, про информацию о родственниках, и когда можно будет пройти на улицу Кирова. Я могу только направить ее к своему знакомому в РОВД, оно уже работает и открыто на Восточном (с гордостью, кстати, мне сообщили что есть и главное, без чего не может работать ни одна дежурная часть - прошитая книга учета преступлений). Про РОВД - это для нее новость, но хорошая. Это начало новой нормальности.
Мы прощаемся, и едем уже домой. Время - середина дня, но по моим ощущениям - прошло часов 16, не меньше. Мы вымотанные, пыльные, голодные, усталые. На камере и в голове - вал информации, которую мне предстоит обработать и понять, как преподнести редакции. Сколько сюжетов получится сделать из всего этого? Два? Три? Больше? Что оставить на утренний выпуск, а что на вечерний?
В этих раздумьях мы проезжаем крайние дома, сожженные. Все крайние дома - пострадали больше всего. Находящиеся в центре микрорайонов - пострадали гораздо меньше, много (действительно много) - не пострадали вообще, но их никто не показывает - сгоревшие выглядят, конечно, эффектнее. Мы пропускаем несколько военных грузовиков - для этого надо остановиться.
Я смотрю по сторонам - сгоревший ряд автомобилей напротив подъезда девятиэтажки, за которыми - открывается море, сверкающее, безмятежное, безбрежное. Его спокойствие - и диссонирует с происходящим, и в какой-то мере компенсирует, оттеняет его ужас. Грузовики проехали, нам можно ехать. Но я не трогаюсь - что-то привлекло мое внимание у крайнего подъезда, и я не могу понять - что именно. Выхожу из машины.
Только подойдя вплотную понимаю - весь двор усыпан битым кирпичом, кусками бетона, арматурой, рваными железками. Кусками земли, расщепленными деревяшками, палками, стеклами. Гильзами самого разного калибра и патронами. Обычно, после окончания боевых действий - здесь же валяются и выстрелы к гранатомету и БМП-2, которые не успели израсходовать, но их нет - такое, конечно, собирают. Но и всего остального, что тут должно быть - нет тоже.
Чистый асфальт, хотя бы квадратный метр которого не говорил бы о войне - за этот месяц я тут вижу впервые. Кто-то метлой и веником, аккуратно подмел все пространство у подъезда, и вокруг машин - тоже. Совершенно нежилого подъезда - но жильцы которого уже сделали первый шаг, чтобы он вновь стать жилым.