Одиноко прочерченный путь — это путь в глубину, которая говорит сама.
Одиночество птицы, которой принадлежит все небо, одинокий рыбак — излюбленный сюжет сунской живописи, где человек и пространство как бы становятся единым целым и Человек соединяется с Бесконечностью. Наполняется Ею. А в иконе Бесконечностью наполнены глаза святых.
Одиноко прочерченный путь — путь в собственную Бесконечность — в свою бессмертную душу. Соединение с собой.
«Боги сперва нас обманно влекут к полу другому, как две половины в единство; но каждый восполниться должен сам, дорастая, как месяц ущербный, до полнолунья».
То есть истинный любовный союз, великое соитие должно быть прежде всего со своей собственной душой, с предельной глубиной ее.
Она приходит, спрятавшись в предмет,
Одевшись в звуки, линии и цвет,
Пленяя очи, грезится сердцам,
И Еву зрит разбуженный Адам.
И всей душой, всем телом к ней влеком,
Познав ее, становится отцом.
С начала мира это было так,
До той поры, пока лукавый враг
Не разлучил смутившихся людей
С душой, с любимой, с сущностью своей.
Так видит первородный грех великий суфий Ибн аль-Фарид.
Соитие с любимой становится священнодействием, таинством, когда одновременно это соединение с твоей сутью — с Богом.
Грех — в отпадении от Бога. Когда из целостного и бессмертного существа ты становишься частным, отдельным, смертным. Суть аскезы — не допустить такого отделения или, если оно уже допущено, преодолеть его, восполниться до Бесконечности — дорасти до Бога.
Самое великое одиночество — это одиночество Бога, все вместившего в Себя, все объявшего. Ничего внешнего, ничего не вмещенного внутрь у Бога быть не может, или Он не Бог. Для Бога нет другого. Все — Он. Для дьявола Бог — другой, но для Бога дьявол — это Его отпавшая часть. И потому «возлюби врагов своих», ибо без них ты еще не весь ты. Враг — это больная часть тебя самого. Надо исцелиться — стать целым.
Обычно люди, стремясь друг к другу, бегут от самих себя, пугаются одиночества и попадают в ту тесноту духовную, в ту зависимость, которая переходит во вражду, в ненависть. Каждый отстаивает свое собственное ограниченное «я». Хочет другого скроить по своему образу и подобию. Каждый отнимает у другого пространство.
Вот почему герой Рильке, Мальте Лауридс Бригге, бежит от тех, кто любит его, и говорит парадоксальные на первый взгляд вещи: «…как плохо тем, кого любят…» Слово «Любящий» у Рильке становится существительным и противопоставляется любимому.
Тот, кто по-настоящему любит, не может любить безответно. Ответ, когда это нужно, приходит не извне. Ответ находится в нем самом, в той полноте души, которая и есть подлинная совершенная любовь.
Вот как он пишет об этом в первой Дуинской элегии:
Только томление духа — воспетое счастье влюбленных.
Это еще не бессмертное чувство.
Зависти нашей достойна не та, что нашла Свое счастье и в нем полусонно застыла.
Я восхваляю другую — ту, что, любя без ответа,
Знала такую наполненность сердца, которая вводит в бессмертье.
Вот кого надо воспеть!.. Одинокая эта душа так глубоко и полно жила,
Что вдохнула свой дух в опустевшее сердце другого, преображая его…
О, не пришла ли пора, сосредоточась внутри,
Не взывать ни к кому и не ждать ничего от любимых? —
Быть только Любящим, только самою Любовью,
Чтоб напряжение сердца было подобно стреле на натянутом луке,
Взвиться готовой и вылететь вдаль за пределы себя,
Ибо остаться в пределах своих — значит не быть.
Это призыв к совершенной внутренней восполненности, в которую душа зовет всех. Войдите и разделите!
Разделить полноту и весомость мира — это великое счастье и великий духовный труд.
Тот, по чьему образу и подобию мы созданы, зовет нас в Свое Одиночество, как птицу в небо. Он раскрыл перед нами всю душу — всю бесконечность — войдите!
Побудь со мной в тот самый трудный час,
Когда сквозь мир просвечивает пламя,
Когда с меня проникновенных глаз
Не сводит свет, прощающийся с нами.
В тот самый час, когда малейший вздрог
Уже подобен громовому звуку,
Когда весь мир на это сердце лег,
Как яблоко в протянутую руку.
Последний зов, последняя труба…
И где-то на весах у миродержца
В такой тиши решается судьба
Всех лепестков и всех движений сердца.
Весы дрожат… дрожат, и — наконец
Сейчас! Сей час… Так вот он, час мой судный!
Но кто же я — ответчик иль истец?
И почему мне так блаженно-трудно?
Побудь со мной у этого огня…
Вот так с небес из своего далека,
Вот так когда-то Бог позвал меня
С Ним разделить такую одинокость!
Одиночество Бога — это величайшая полнота, величайшее счастье и великая тоска о нас, взывание к нам. Огромное небо, огромное море растят наши души. Бог учит нас бесконечности, как птица учит птенцов полету. Перекличка доросших до бесконечности, соединение их — это новый уровень полноты бытия.
Доросшая до Бесконечности душа ни с кем не меряется, никого не превосходит, она просто сбрасывает свое эго, как бабочка — кокон.
В новом бытии нет обособленности. Оно соединилось со всем. Отдельности нет. Душа, минуя, чувствует полное исчезновение своей отдельности. Ликование нищеты. Заповедь о духовной нищете очень трудна для понимания. Но это величайшая заповедь о внутренней свободе. Тот, кто обладает чем-то, не свободен. Антоний Блум приводил пример: когда мы зажимаем часы в руке, мы как бы лишаемся руки — она не может действовать.
Дух ничем не обладает. Он причащается всему. Можем ли мы обладать утром, небом, солнцем? Мы ничего этого не имеем, но причащаемся этому. Душа становится сквозной, прозрачной, она — никто. Встреча доросших до бесконечности, это встреча двух «никто»
как в стихотворении Эмили Дикинсон.
Я — никто. Может быть, ты тоже никто?
Тогда нас двое. Молчок.
Молчок, ибо здесь несказуемая тайна. Двое — в то же время одно.
Двое, узнавшие, что в две оболочки влито одно и то же содержимое.
То, что они принимали прежде за свое «я», — никто, оболочка, а подлинное «я» — все. Все — одно во всех.
И только узнавшие это осуществляют великую встречу, которая не ограничивает внутренней свободы — великого одиночества — единства Духа.
И есть еще один аспект у одиноко прочерченного пути. Он одинокий потому, что на пути этом нет и не может быть никакой внешней опоры. Держаться не за кого.
Это наука — держаться на внутренней тяге.
Душа должна сама узнать то, что ей нужно. Узнать истину не с чужих слов, даже самых верных и самых прекрасных, а изнутри самой себя. Таким образом,все, что относится к фактам, явлениям внешней жизни, становится знанием со стороны и не имеет отношения к внутренней духовной жизни.
Это «не про то», как сказал бы князь Мышкин.
«Главного нельзя увидеть глазами», — говорил Сент-Экзюпери. «И нельзя прочесть в книгах», — добавлю я. Главное — это то, что душа может узнать сама, даже если ей никто про это никогда не говорил. Ни про какие факты, которые можно проверить, удостоверить извне, душа знать не может. Она может знать только про то, что есть в ее глубине. Докопавшись до своей глубины.
Одиноко прочерченный путь — это путь в глубину, которая говорит сама.
В этом смысле — сама является Словом. Мы заучили, что Слово — это Бог. Но Бог есть особое Слово, приходящее не извне, а изнутри: Слово, которое нельзя подсказать, списать откуда-то. Ниоткуда не спишешь, пока не взойдет из Глубины.
Путь, прочерченный в глубину, — непременно одинокий, как одиноко предстояние перед Богом. Один на один. Отъединенный ото всего внешнего и вошедший в единую для всего живого Глубину. Открывший сам, что эта Глубина есть. Бог есть.
Я хотела бы закончить маленькой сказкой о стране Небывалии.
Это такая страна, чьи законы обратны всем привычным законам нашего мира. Обычно другой отнимает у нас пространство, и чем больше людей, тем больше тесноты. В стране Небывалии как раз наоборот: каждый приносит с собой пространство, не отнимает у другого, а прибавляет. Чем больше людей, тем больше пространства. Встреча людей, прошедших одиноко прочерченным путем, открывает ворота бесконечности. Это и есть страна Небывалия.
ЗИНАИДА МИРКИНА
«Хочется, чтобы не только физические глаза, а Душа научилась бы читать.
Потому что только она может прочесть Божье Слово.
Бог не говорит ни на одном из наших языков.
Он говорит светом, тишиной, высотой и глубиной, обнимающими нас.»
http://magazines.russ.ru/neva/... [2]
На главную [3]